Глава 2 Я – главный свидетель, или Бомба в «дипломате»

Мое заявление вызвало если не ажиотаж, то явно неподдельный профессиональный интерес к моей скромной особе. Особенно у следователя Главного следственного управления, который остро посмотрел на меня и произнес:

– Да? Подойдите, пожалуйста.

Я приблизился.

– Я так понимаю, вы свидетель того, что произошло?

– Да, – ответил я. – Так получилось.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил следователь.

– Пожалуйста: меня зовут Русаков Аристарх Африканыч, – сказал я вполне членораздельно.

– Как, простите? – все же вежливо переспросил следователь.

– Аристарх Африканыч, – повторил я. – Имя у меня необычное. Но вас, наверное, смущает мое отчество? – посмотрел я на следователя и, не дав ему что-либо ответить, добавил: – Оно производно от простого русского имени римского происхождения Африкан. Это имя есть в Святцах, если не верите, можете посмотреть. А именины у меня в марте, апреле, июне и ноябре.

Закончив это, я внимательно посмотрел на следователя, которого мой ответ несколько обескуражил.

– А у вас с собой имеется какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность? – спросил он.

– Конечно, имеется, – ответил я, не без гордости достал из кармана удостоверение сотрудника телекомпании «Авокадо» и показал его следователю.

– Так вы журналист? – Кажется, следователь не очень обрадовался такому обстоятельству.

– Именно так, – ответил я и вскинул голову. – А что, это может как-то помешать вам снимать с меня показания?

– Да нет, – с долей непонятного мне сарказма произнес следователь. – Итак, что вы видели?

– Простите, но вы нарушаете протокольную часть допроса, – заметил я и дружески улыбнулся.

– То есть? – с некоторым удивлением воззрился на меня следователь.

– Вы не представились и не назвали свою должность, – пояснил я. – Что положено делать в обязательном порядке.

– Вы, я вижу, подкованы, – заметил, в свою очередь, следователь, едва улыбнувшись. И добавил не без язвочки в голосе: – Очевидно, вас уже однажды допрашивали…

– И неоднократно! – бодрым тоном сказал я. – Так что – приступайте!

– Спасибо за разрешение, – беззлобно усмехнулся следак, чем мне уже немножко понравился. – Меня зовут Ермаков Вячеслав Всеволодович. Следователь Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации по городу Москве. Капитан юстиции. Москвич. Женат. Двое детей…

– Ну про то, что вы москвич, про жену и детей, вы могли бы и опустить, – промолвил я.

– Итак: что вы видели? – пропустил мимо ушей последнюю мою фразу следователь Ермаков.

– Практически все, – ответил я.

– А именно? – приготовился слушать Вячеслав Всеволодович. – Давайте с самого начала.

– Хорошо, – согласился я. – Поскольку у меня нет автомобиля, то я хожу на работу пешком. Благо что от нашей телекомпании я живу совсем недалеко. Проходя мимо автобусной остановки, вот этой самой, – указал я на покореженный павильон, – я был окликнут. Повернувшись на голос, я увидел, что на остановочной лавочке сидит Нехватов Геннадий Павлович, мой бывший шеф, некогда главный редактор газеты «Московский репортер», закрытой в две тысячи восьмом году. В этой газете под руководством Геннадия Павловича я имел честь проработать с две тысячи шестого года по самый последний день ее существования…

– Как, вы говорите, звали вашего главного редактора? – воспользовавшись паузой, задал вопрос следователь Ермаков.

– Нехватов Геннадий Павлович, – повторил я.

– А за что закрыли газету «Московский репортер»? – спросил Вячеслав Всеволодович не без интереса.

– Из-за одной публикации, очень не понравившейся… одной персоне из первых лиц государства, – уклончиво ответил я, но этого следователю Главного следственного управления вполне хватило. Похоже, что он вообще был догадливый малый.

– Хорошо, – сказал он. – Продолжайте.

– Простите, а на чем мы остановились? – спросил я, поскольку потерял нить своего рассказа.

– Вы остановились на том, что вас окликнул с остановки ваш бывший шеф Нехватов, – подсказал Вячеслав Всеволодович.

– Ах да, – произнес я и благодарно посмотрел на следователя. – Спасибо. Так вот: я обернулся на оклик, узнал в окликнувшем меня человеке моего бывшего шефа Нехватова и подошел к нему. Мы поздоровались. Он был обрадован встречей, я тоже. Оказалось, что он дожидается автобуса, так как его машина в ремонте. Во всяком случае, так он мне сказал…

– Похоже, вы ему не очень-то и поверили, – пристально глядя на меня, произнес капитан юстиции.

– Вы правы, – честно сказал я.

– А почему? – продолжал пристально смотреть мне прямо в глаза Вячеслав Всеволодович.

– Знаете, он имел весьма… непрезентабельный вид, – немного подумав, ответил я. – На нем был старый костюм, брюки были неглаженые, чего он раньше себе никогда не позволял, «дипломат» какой-то, надо полагать, еще брежневских времен… Словом, с достатком у него было худо. Если он вообще не бедствовал. Какой уж тут «Фольксваген». Ну и озабочен он чем-то был сильно…

– Хорошо, продолжайте, – отвел наконец от меня взгляд Вячеслав Всеволодович.

– Потом я поинтересовался, как идут его дела, – продолжил я. – Знаете, такая дежурная фраза…

Следователь Ермаков кивнул. А потом кивнул еще раз. Дескать, я слушаю тебя, слушаю…

Ну раз слушают…

– На мой вопрос Геннадий Павлович ответил не сразу, – произнес я, вспоминая реакцию Нехватова. – Он сначала задумался, а потом спросил: по-прежнему ли я работаю на телевидении. Я ответил: да. Он тогда сказал, что какое-то время следил за моими успехами, перечислил пару моих программ, что были построены на ведении журналистского расследования, а потом сказал, что это для него большая удача, что он встретил меня. Поскольку у него была мысль обратиться ко мне за помощью.

«За какой»? – спросил я.

Нехватов сказал, что дело, каким он сейчас занят, и занят уже давно, очень непростое. И что в его «дипломате» собраны кое-какие важные бумаги по этому делу. И еще он сказал, что хочет, чтобы я с этими бумагами ознакомился. Я был заинтригован и спросил, что же это за дело. На что Геннадий Павлович ответил, что придется долго рассказывать, и лучше, если мы специально для этого встретимся и он обо всем мне расскажет. Уверил, что дело, которым он занимается, меня обязательно заинтересует. Встречу он назначил у себя на квартире на сегодня, в семь часов вечера, если я, конечно, не возражаю. Я не возражал и сказал, что для него у меня время, конечно, найдется… Потом мы распрощались до вечера, и я потопал на работу, а он остался сидеть на лавочке и дожидаться своего автобуса…

Я посмотрел на следователя Ермакова: может, последует какой-нибудь интересующий его вопрос, поскольку подошла очередь говорить о взрыве, а я не знал пока, как об этом говорить и что. И вопрос от капитана юстиции незамедлительно последовал…

– Вы сказали, что у Нехватова был портфель с бумагами… – медленно произнес Ермаков.

– Не портфель, – поправил я Вячеслава Всеволодовича. – «Дипломат». Допотопный такой. Из кожзаменителя.

– Ну да, – в задумчивости сказал капитан юстиции. – А еще вы сказали, что в этом «дипломате» у Нехватова были какие-то бумаги по делу, которым он занимался и к которому хотел привлечь вас.

– Именно так, – ответил я. И опять поправил следователя: – Только это не я сказал, что в «дипломате» были бумаги. Это сказал Геннадий Павлович.

– Ну да, ну да, – пробормотал Вячеслав Всеволодович. – Только если в «дипломате» были бумаги, и это был «дипломат» Нехватова, то как этот «дипломат» вдруг взорвался? Ведь заряд, а в этом нет никакого сомнения, находился именно в «дипломате»…

Сказав это, следователь Ермаков очень внимательно посмотрел на меня. А ведь и правда, откуда в «дипломате» Геннадия Павловича вдруг оказалась бомба? Не сам же он себя подорвал? Тогда кто это сделал?

– Вы ничего странного на остановке не заметили, когда беседовали с Нехватовым? – спросил Вячеслав Всеволодович, прервав мои размышления.

– Все было как обычно, – ответил я. – Остановка как остановка. Стоят люди, ждут автобуса.

– А вы сидели или стояли, когда разговаривали с ним? – задал новый вопрос следователь.

– Сидел рядом с ним, – сказал я.

– А с другой стороны рядом с Нехватовым кто-нибудь сидел? – спросил Ермаков.

– Не помню, – произнес я.

– Надо вспомнить, Русаков, – сказал Вячеслав Всеволодович. – Попытайтесь вспомнить поминутно, постарайтесь не пропустить ни одного эпизода. Может, с вами был кто-то третий?

Я наморщил лоб. Кажется, рядом с Геннадием Павловичем никто, кроме меня, не сидел. Но это мое «кажется» следователя Ермакова не устроит. Вспоминай, Старый. Напрягись!

Мне пришлось снова прокрутить в голове всю цепочку событий, связанных с сегодняшней встречей моего бывшего главного редактора газеты «Московский репортер» Геннадия Павловича Нехватова. Вот я прошел остановку. Услышал, как меня окликнули. Обернувшись, увидел Геннадия Павловича, сидящего на лавочке. Он был один. Собственно, на такой небольшой лавочке могло разместиться только три человека нормальной комплекции. Толстых уместилось бы всего-то двое… Подошел к нему, поздоровался, присел рядышком. Мы стали разговаривать… Переговорив, мы распрощались до вечера. Что-то заставило меня обернуться, и я увидел, что мое место заняла какая-то старушка, причем весьма резво для ее почтенного возраста.

– Нет, – сказал я следователю Ермакову, вернувшись из воспоминаний. – Мы с Геннадием Павловичем сидели на лавочке вдвоем. Но когда я встал, мое место заняла старушка…

– Какая старушка? – быстро последовал вопрос.

– Обыкновенная, – пожал я плечами. – Но шустрая такая старушенция – в косынке, синей кофте и платье в горошек. Сереньком, кажется. Причем она была с «диплома»…

Стоп!

Меня продрал мороз, по спине побежали мурашки.

Старуха тоже была с «дипломатом», таким же допотопным, как и у Геннадия Павловича. И кажется, такого же цвета…

– Ну что вы остановились? – заторопил меня Вячеслав Всеволодович. – У старушки тоже был с собой «дипломат»?

– Да! – едва не вскричал я. – У нее с собой был «дипломат»! Такой же, как у Геннадия Павловича. Я еще подумал, мода, что ли, вернулась на такие допотопные и дешевые «дипломаты» из коричневого кожзаменителя. Она держала его у себя на коленях…

– Так! – было видно, как загорелся Вячеслав Всеволодович. – Что было дальше?

– После того как мы распрощались, условившись встретиться вечером, я пошел на работу и через несколько шагов оглянулся, – продолжил я. – Даже не знаю, что именно заставило меня это сделать, может, какое-то предчувствие… Геннадий Павлович дружески махнул мне, и тут эта старушка что-то спросила у него. И он повернулся к ней…

– А «дипломат»? – быстро спросил следователь Ермаков. – Где в это время был ее «дипломат»?

– Не помню… – промямлил я.

– Вспоминайте! – рявкнул Вячеслав Всеволодович, чего я от него, до этого казавшегося мне вежливым и даже тактичным, не ожидал. Хотя ситуация вполне оправдывала подобную его горячность.

Я снова нахмурил лоб и напряг память. Воспоминания завертелись, как в кинохронике. Вот я делаю несколько шагов, удаляясь от остановочного павильона. Оглядываюсь. Геннадий Павлович машет мне рукой и пытается улыбнуться, но это у него получается скверно: что-то гложет его изнутри, накладывая отпечаток на мимику. Старушенция, что села на лавочку рядом с ним, задает ему какой-то вопрос. Геннадий Павлович переводит на нее взгляд и начинает ей отвечать. Старушка энергично кивает ему, бросает взгляд на меня, после чего я отворачиваюсь и делаю еще несколько шагов от остановки…

Надо же! Какая, однако, у нас глубокая память. Она фиксирует все, что с нами происходило, буквально покадрово. Надо только уметь извлечь нужный кадр, что не так уж и просто. Но это возможно.

А если и правда прокрутить память покадрово?

Первый кадр – старушенция задает вопрос. То есть поворачивается к Геннадию Павловичу. Причем проделывает это медленно, всем корпусом, как дозволительно пожилым людям, поскольку энергично вращать шеей в преклонные годы – весьма затруднительное занятие. В следующее мгновение – второй кадр – она открывает рот. Губы у старушки не накрашены, слегка бледны, но отнюдь не дряблы. И вокруг рта нет никаких морщинок. Удивительное дело: если бы не возраст, а старушке, по самому скромному предположению, лет семьдесят с гаком, то такие губы могли бы принадлежать девушке или молодой женщине не старше двадцати пяти лет.

Третий кадр: Геннадий Павлович смотрит на старушку. Старушенция продолжает что-то говорить и все больше поворачивается к Геннадию Павловичу, при этом ее рука тянется к «дипломату». Нехватов начинает отвечать, глядя старухе в глаза, а она, в свою очередь, энергично кивает и убирает с колен «дипломат», после чего ставит его на землю межу собой и Геннадием Павловичем. Рядом с его коричневым «дипломатом»…

Все так! Оба дипломата были одинаковых размеров и единого цвета. Их практически невозможно было отличить друг от друга. Произошедшие события беспристрастно фиксирует моя память, которая, казалось, не имеет ничего общего с безалаберным ненаблюдательным тележурналистом. Дальше я вижу, как подходит рейсовый автобус, и старушенция бойко садится в него. После чего я отворачиваюсь и убыстряю шаг…

– Когда старуха заговорила с Геннадием Павловичем, а он начал ей отвечать, то она сняла «дипломат» с колен и поставила его на землю рядом с «дипломатом» Нехватова. Оба «дипломата» были практически одинаковы по размеру и одного цвета, – выпалил я.

– Молодец! – произнес следователь уважительно.

Это его «молодец» прозвучало таким образом, словно я единственный из всего хора в пятьдесят мальчиков и девочек правильно спел ноты. Или доказал гипотезу Эрдеша с привлечением замкнутой кривой Жордана. Похвала следователя Ермакова была вполне заслуженная, он нравился мне все больше. Ощущение было таковым, что меня пригласили на дегустацию элитного вина за счет фирмы. А потом до меня дошло, почему Вячеслав Всеволодович задавал мне такие вопросы и почему назвал «молодцом».

– Так вы полагаете, что это та самая старуха взорвала Геннадия Павловича, поменяв его «дипломат» на свой, в котором и находился смертельный заряд? Сначала заговорила его, отвлекая внимание, а когда подошел автобус, она взяла «дипломат» Геннадия Павловича с бумагами с собой, а свой, с бомбой, оставила у его ног? И когда автобус отошел от остановки на достаточное расстояние, взорвала бомбу? – догадался я.

– Больше некому это сделать, – твердо произнес следователь Главного следственного управления.

– Более того, – продолжил я свою догадку, – старушке было нужно не только взорвать Геннадия Павловича, но и завладеть его бумагами. Иначе эта операция по замене «дипломатов» была бы совершенно ненужной. Значит, надо выяснить, что за бумаги были в «дипломате» Нехватова и для кого они представляли такой интерес или, скорее всего, опасность. Поскольку, помимо завладения бумагами, его еще и убили. Значит, для кого-то он тоже представлял опасность. И преступление это будет раскрыто только тогда, когда станет ясно, кому мешал Геннадий Павлович и кто именно хотел завладеть его документами. Да, – удрученно добавил я, – мне нужно было его все же разговорить, чтобы он хотя бы намекнул, чем конкретно он занимается в последнее время. Я ведь на работу не очень-то и спешил…

– Ну, кабы знать, где упасть… – вроде как пожалел меня следователь Ермаков. – Но вы верно все рассудили: когда мы узнаем, кто был столь заинтересован в этих документах и кому так сильно мешал Нехватов, то появятся версия и подозреваемые. Надо обязательно узнать, что это было за дело, о котором говорил вам ваш бывший главный редактор.

Сказав это, Вячеслав Всеволодович вопросительно посмотрел на меня. И я ответил на его взгляд так:

– Но я же не знаю…

Немного помолчав, следователь Главного следственного управления Ермаков произнес:

– А сейчас, Аристарх Африканыч, напрягитесь еще раз и как можно более подробно опишите эту старушку.

Мне уже не потребовалось морщить лоб и напрягать свое подсознание, чтобы вытащить из глубин памяти запечатленные образы. Старушку я очень хорошо запомнил.

– На ней была выцветшая косынка, синяя кофта и платье. Серое, в белый горошек. На вид ей семьдесят лет, может, и побольше. Живая такая. Место, что освободилось на лавочке после меня, заняла буквально молниеносно… – начал говорить я.

– Рост, цвет глаз, мелочи, на которые вы, возможно, обратили внимание, – помог мне следователь.

– Рост… ну где-то метр шестьдесят два – шестьдесят четыре, – сказал я. – Глаза большие, серые, кажется. Да, серые. Под цвет платья. И еще, – тут я вспомнил про губы, – у нее возле губ нет этих… старушечьих морщин… Да и гусиных лапок у глаз не заметил.

– Маскарад, – коротко подчеркнул Вячеслав Всеволодович. – Ряженая была старушка.

– А это очень плохо? – поинтересовался я.

– Да, – снова коротко ответил следователь. – И приметы старухи, что вы сейчас назвали, мало чего стоят…

Следователь что-то черканул в блокнот, который, несмотря на включенный диктофон, держал открытым, и задумался, потом спросил:

– А о самом Нехватове что вы можете сказать? Каким он был человеком? Какой имел характер, и вообще?

– Я Геннадия Павловича не видел шесть с половиной лет, – не сразу ответил я. – И когда увидел, то он мне показался немного подавленным. На нем как будто бы лежал груз, который ему было трудно нести и от которого он очень устал. – Я немного помолчал. – Может, это был и не его груз, а чужой. И он нес его за кого-то, что для меня будет неудивительно. Поскольку Геннадий Павлович был настоящим мужиком. Честным. Имел совесть и понятие о долге и чести. Ратовал в свое время за газету и своих подчиненных, опекал нас, заступался за нас, если возникала такая нужда. Характер, может, имел и непростой, но всегда горой стоял за справедливость. В общем, славный был мужик, стоящий, – закончил я портрет хорошего человека, которого не стало.

– Ясно, – резюмировал Вячеслав Всеволодович. – Что ж, спасибо, – следователь посмотрел мне в глаза.

– Пожалуйста, – ответил я. – А где это, ваше коронное: «Вы нам очень помогли»? Все следователи так говорят.

– Не все, – ответил Вячеслав Всеволодович с легкой улыбкой. – Разве что только в телесериалах.

– Так я про сериалы и говорю, – сказал я.

– Ну тогда: спасибо, вы нам очень помогли, – повторился следователь Главного следственного управления. – Я записал ваши показания на диктофон. Несколько позже мы вас вызовем, и вы их подпишете уже изложенными на бумаге. И еще, – капитан юстиции черканул что-то в своей записной книжице, вырвал листок и протянул мне, – вот вам мой телефон. Если еще что вспомните – непременно звоните.

– Хорошо, – взял я вырванный листочек и положил его в карман. – Значит, я свободен и могу идти?

– Да, вы свободны и можете идти, – ответил Вячеслав Всеволодович. – А то вы и так, наверное, на работу сильно опоздали. Может, вам нужна от нас справка для вашего начальства, что опоздали вы по уважительной причине, поскольку исполняли гражданский долг: давали свидетельские показания по делу об убийстве? – спросил капитан юстиции Ермаков. – Тогда подождите пару минут, и у вас будет такая справка.

– Нет, этого не нужно, – улыбнулся я. – Мне начальство доверяет.

– Тогда – до встречи, – сказал Вячеслав Всеволодович и протянул мне ладонь.

– До встречи, – ответил я.

После чего пожал следователю руку и потопал на работу, погруженный в мысли.

А подумать было над чем…

Загрузка...